В повести «Капитанская дочка», написанной спустя десять лет после восстания
«декабристов», А.С. Пушкин предостерегал соотечественников (глава XIII «Арест»): «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!»(1).

Однако часть «образованной публики» все же мечтала не только посмотреть на очередное «буйство» ради торжества справедливости, но и поучаствовать в подобном событии в меру своих сил и возможностей. 27 октября 1862 года член главного управления цензуры и член совета министра внутренних дел по делам книгопечатания А.В. Никитенко в своем дневнике заметил: «У нас есть множество людей, которые желают революции единственно для развлечения, из желания посмотреть на нее в окошко. Они забывают одно – что революция имеет обыкновение стрелять во все, нимало не разбирая, окошко ли то, или дверь, или улица» [1].

1 Та же мысль содержится в «Пропущенной главе» повести, которая не вошла в окончательную редакцию и сохранилась только в черновой рукописи: «Не приведи Бог видеть русский бунт – бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердные, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка».

Россия долгое время уступала «передовым» странам в революционном опыте, наблюдая со стороны, как совершалась Американская революция (1775–1783), Великая французская революция (1789–1799), Европейские революции 1848–1849 годов (Франция, Германия и др.). О революциях у нас долгое время знали по книгам и слухам. Были, правда, отдельные опыты частного характера, в силу внешнего случая, а именно – эмиграции, когда наши соотечественники оказывались непосредственными наблюдателями (Герцен), а то и соучастниками (Бакунин).

Последний, пройдя в России на основе своеобразного толкования гегелевской философии период примирения с действительностью, перешел вскоре на сторону так называемых левых гегельянцев, и в 1842 году в их издании поместил статью, наделавшую много шума в Германии: «Реакция в Германии», в которой призывал читателей «довериться вечному духу, который только потому разрушает и уничтожает, что он есть неисчерпаемый и вечно созидающий источник всякой жизни», и что «страсть к разрушению есть вместе с тем и творческая страсть!».

В июне 1848 года он принял активное участие в Пражском народном восстании, на которое попал, прибыв первоначально на Пражский славянский съезд. В мае 1849 года Бакунин стал одним из руководителей восстания в Дрездене и, по воспоминаниям Герцена, как бывший артиллерийский офицер, учил военному делу поднявших оружие профессоров, музыкантов и фармацевтов, советуя им при этом «Мадонну» Рафаэля и картины Мурильо «поставить на городские стены и ими защищаться от пруссаков, которые zu klassisch gebildet, чтобы осмелиться стрелять по Рафаэлю».

В России тем временем старший цензор Министерства иностранных дел Ф.И. Тютчев готовит для европейцев статью «Россия и революция», которая была написана по-французски и напечатана в Париже в 1848 году [2, с. 144]. Из нее следует, что революция – враг христианства, ее душа, ее сущность – антихристианский дух.

Человеческое «я», не признающее и не принимающее другого закона, кроме собственного волеизъявления, желающее зависеть лишь от самого себя, заменяющее собой Бога, не является чем-то новым среди людей, но новым оказывается самовластие, возведенное в политическое и общественное право и стремящееся с его помощью овладеть всем обществом. Это новшество, отмечает Тютчев, проявило себя в 1789 году в виде Французской революции, и с того времени революция, при всех метаморфозах, сохранила свою сущность, только еще острее ощущая присущую ему антихристианскую сущность. Но Россия, как христианская держава, не допустит у себя революции, русский народ является христианским не только вследствие православия своих верований, но и благодаря той способности к самоотречению и самопожертвованию, которая составляет основу его нравственной природы(1).

Близок к этому убеждению был и Н.Я. Данилевский, который в завершающей главе своего сочинения «Россия и Европа» (1869) – «Славянский культурно-исторический тип (Вместо заключения)» – выразил убеждение, что Россия избавлена от такого явления, как революция.

Причиной тому – национальный характер (как русских, так и вообще славян), лишенный духа насильственности, наполненный, в соответствии с христианским идеалом мягкости, покорности и почтительности, склонный к сохранению всеми доступными средствами религиозной истины, и все эти свойства нашего народа составляют естественную причину того, что Россия едва ли не единственное государство, которое не имело и, по всей вероятности, никогда не будет иметь политической революции, то есть революции, имеющей целью ограничение размеров власти, присвоение всего объема власти или части ее каким-либо сословием или всею массою граждан, изгнание законно царствующей династии и замещение ее другою.

Примечательно, что в это же время (летом 1869 года) в Женеве написан и отпечатан «катехизис революционера»2 С.Г. Нечаева, где выводится идеальный тип радикал-реформатора, жесткого преобразователя России, своеобразного служителя культа разрушения всего существующего: разрыв всяких связей с гражданским порядком и со всем образованным миром, со всеми законами, приличиями, общепринятыми условиями, нравственностью, так что если он и продолжает жить в нем, то для того только, чтобы вернее его разрушить (§2); постижение только одной науки – «науки разрушения», так что для этого и только для этого он изучает механику, физику, химию, медицину, науку людей, характеров, положений и всех условий настоящего общественного строя, во всех возможных слоях с единственной целью – «наискорейшее и наивернейшее разрушение этого поганого строя» (§2) [3, с. 244–248].

1 Впервые в русском переводе эта статья Тютчева будет напечатана в «Русском архиве» (1873. № 5. С. 895–912; 912–931). Публикация легла в основу последующего издания (СПб., 1886. С. 442–460 и 529–545).
2 Первоначально заглавие отсутствовало и появилось как обозначение этого документа в ходе процесса над нечаевцами в 1871 году.
Уже цитированный выше А.В. Никитенко, внимательный ко всем оттенкам умонастроения современников, записал в своем дневнике 10 июня 1869 года: «Может быть, нам предстоит очиститься в огне революции? Однако не надо ускорять ее. Преждевременные роды нехороши» [1]. Однако желающих ускорить ее пришествие с годами у нас становилось только больше и больше.

Страсть к революции, неприятие спокойных и продуманных реформ, становилась манией. И вот, по прошествии трети века в России произойдет первая революция, затем еще одна, после чего во время Гражданской войны имение упомянутого Н.Я. Данилевского, уверенного в «безреволюционном быте» России, будет разграблено и сожжено его соотечественниками, архив и библиотека погибнут, землю имения передадут Севастопольскому морскому заводу, могила окажется на территории заводского пионерлагеря им. В. Комарова.

В итоге в «кипарисовом зале» – месте захоронения Данилевского, его жены, двенадцати родных детей и одного приемного сына – устроят скотный двор, затем футбольное поле, а впоследствии, заасфальтировав, превратят в костровую площадку пионерского лагеря. Такова цена неверного прогноза, таковы гримасы революции, о которой так мечтали русские интеллектуалы.

В 1886 году И.С. Аксаков, обратившись к жизни и творчеству Тютчева, среди прочего отметил, что «мятеж декабристов» продемонстрировал историческую несостоятельность «политических иностранных идеалов, насильственно переносимых на русскую почву», в силу чего «фальшивые призраки будущего переустройства России на европейский фасон, которыми тешилось незрелое, порвавшее с народными преданиями русское общество, были разбиты» [4].

Однако действительность свидетельствовала о другом: «передовым умам», «прогрессивным личностям», кто о революции знал понаслышке, очень хотелось применить ее, как единственно верное по форме и эффективное по сути средство. Правда, масса мечтающих о радикальных преобразованиях «давно деградирующей России», была разнородна. Некоторым хотелось даже еще большего, а именно – радикального преобразования не только российского общества, но и всего человечества, сбившегося с истинного пути.

В их числе, к примеру, автор «Общего дела» Н.Ф. Федоров. Однако путь, который он предлагал, был долгий и затратный, современникам же хотелось достичь всеобщего счастья как можно скорее, так что некоторые взялись за террор, как эффективное средство моментального слома устаревшего порядка вещей.

С 1905 года события стали принимать оборот, о котором мечтали представители интеллигенции, отличительной чертой которых было убеждение, что они лучше других членов общества знают, какие именно преобразования и как нужно провести в России для всеобщего благоденствия. Составляли интеллигенцию той поры различные страты, или, скажем, категории «совестливого населения», представленные философами, учеными, деятелями искусства, религиозными чинами, а также те слои населения, которые принято было обозначать «образованной публикой».

В июне 1905 года на встрече делегации земских и городских деятелей с императором Николаем II князь Сергей Трубецкой отмечал, что одни поборники немедленного улучшения общественного строя направляют народ на помещиков, другие – на учителей, земских врачей, в целом на образованные классы и, как итог, одни части населения возбуждаются против других, ненависть, накопившаяся веками обид и утеснений, обостряемая нуждой и горем, бесправием и тяжкими экономическими условиями, растет, и она тем опаснее, что вначале непременно облекается в патриотические формы и тем самым легко зажигает массы.

Чтобы не допустить не контролируемого далее варианта развития событий, советует князь, власти необходимо предоставить широкую возможность обсуждения государственного преобразования не только на первом собрании выборных, но и в печати, и в общественных собраниях, и будет пагубным противоречием, с одной стороны, призывать общественные силы к государственной работе, а с другой стороны, не предоставлять им свободного суждения.

На последнее власть шла неохотно, так что приходилось использовать, как это прежде часто бывало, зарубежную площадку, поскольку с давних пор Европа охотно предоставляла убежище и свободу слова тем, кто выступал против России. Так 15 ноября 1905 года в Париже состоялась публичная лекция А.В. Амфитеатрова «Вредная раса: (борьба с династиями)» [5]. В ней писатель развивает теорию, в основе которой идея «борьбы с династиями», выродившимися в результате «кровосмесительных и обособленных от остального человечества браков».

Амфитеатров полагал, что «красная революция социализма» в состоянии объединить все партии на антимонархической основе, для чего предпринимает издание журнала «Красное знамя» (Париж, 1906 год, вышло шесть номеров).

Согласно воспоминаниям правоведа Н.Н. Алексеева, философ И.А. Ильин в годы первой революции под псевдонимом А. Иванов написал брошюру «Бунт Стеньки Разина», в которой «прославлял деяния этого вождя “народной обороны”».

Однажды, – это было в 1905 году, Ильин жил тогда на Молчановке, в небольшом домике, на втором этаже, – Алексеев зашел к нему по какому-то делу. «Когда я подходил к нему, – вспоминал Алексеев, – за мной шел человек в лохматой, барашковой шапке, с поднятым по уши воротником и выглядывающей из-под воротника черной бородой, – фигура, надо сказать, очень мрачная. В руках он нес небольшую плетеную корзинку, какие в России брали с собою в дорогу пассажиры третьего класса. Когда я вошел в подъезд дома Ильина, человек поотстал. Отпер мне Ильин, ввел в маленький его кабинетик. Только что я уселся, последовал новый звонок. Дверь в прихожую была отворена, и я увидел, что следовавший за мною человек тоже шел к Ильину. Они о чем-то пошептались, человек ушел, а корзиночку Ильин внес в кабинет и осторожно поставил в комнате. Переговорив с Ильиным, я начал уходить и, двигаясь через маленькую комнату в прихожую, нечаянно задел корзиночку ногой. «Осторожно, Николай Николаевич, – воскликнул Ильин, указывая на корзиночку, – в ней бомбы» [6, с. 162–163].

В феврале 1905 года, под впечатлением от событий «кровавого воскресенья» – 9 января, В.П. Свенцицким и В.Ф. Эрном создано «Христианское братство борьбы» – первая попытка создать в России религиозную политическую организацию(1).

1 «9 января высекло искру решимости у Эрна и Свенцицкого. Они двое составили ядро образованного ими Христианского братства борьбы» [7, с. 48].

В Москве состоялось немноголюдное собрание христиан, на котором, совместно с прибывшими из Петербурга, был выработан краткий проект программы Братства. Исходя из «своеобразия и исключительности настоящего исторического момента», ближайшими и частными задачами Братства заявлялись борьба с безбожным проявлением светской власти – с самодержавием, «кощунственно прикрывающимся авторитетом Церкви, терзающим народное тело и сковывающим все добрые силы общества»; борьба с пассивным состоянием Церкви в отношении государственной власти, в результате чего Церковь идет на служение самым низменным целям; утверждение в социально-экономических отношениях принципа христианской любви, содействующего переходу от индивидуально-правовой собственности к общественно-трудовой.

Новое Братство призывало к совместной работе всех верующих во Христа без различия исповеданий и национальностей, поскольку борьба с безбожной светской властью имеет смысл не только национальный, но и вселенский.

Близок по своим воззрениям был и С.Н. Булгаков. В 1881 году он «горестно переживал убийство Александра II», но к царствованию Александра III был уже непримирим с режимом, и в студенчестве даже мечтал о цареубийстве. Особым объектом его критики стала связь православия и самодержавия. Будучи «легальным марксистом» он полагал, что революция станет русской реформацией: «Из характера отношений между православием и самодержавием следует, что политический переворот в России явится вместе с тем и коренной церковной реформой – революция одновременно будет и реформацией. Русская реформация будет, несомненно, прежде всего церковно-административной и выразится в ниспровержении цезарепапизма и освобождения Церкви» [8, с. 20].
В статье «Письма из России. II. Самодержавие и православие. (Посвящается искренним приверженцам православной церкви)», помещенной в нелегальном либеральном журнале «Освобождение», вышедшем в Штутгарте в 1902 году, Булгаков обвинял самодержавие в духовном насилии над церковью. Православная церковь порабощена «цезарепапизмом», «порабощена до полной почти потери нравственного сознания полицейско-самодержавным государством» [8, с. 9].

У него вызывал омерзение Д.С. Мережковский, который усматривал «мистический характер самодержавия», осуждал о. Иоанна Кронштадтского, который «суконным языком» выступал против «мятежников» в защиту самодержавия.

Булгаков призывал «искренне православных» объединиться со всеми протестующими -православными и неправославными, религиозными и атеистами – в борьбе против самодержавия, сожалея, что церковные организации не участвуют в социальной борьбе, а было бы желательно участие в классовой борьбе именно духовенства: «Какое прекрасное поле деятельности нашло бы русское духовенство, если бы оно во имя христианской заповеди любви захотело помочь обездоленным классам в их жизненной борьбе!» [8, с. 12]. В 1906 году в статье «Церковь и государство» Булгаков рассуждает о «праве на революцию», полагая, что государственный переворот становится обязателен постольку, поскольку совершается не во имя отрицания права и законной «власти», но именно ради ее утверждения, ради борьбы с узурпаторами власти за истинную власть.

Обращение «О задачах Христианского братства борьбы» было разослано почти всем русским епископам и многим представителям духовенства в крупных городах, а текст под заглавием «Верующие против самодержавия» перепечатали «Вперед» (Женева. 10 марта. № 11), «Революционная Россия» (15 марта. № 61.). О возникновении среди передовой части столичной интеллигенции, профессоров духовной академии, преподавателей семинарий и городского духовенства Братства объявили газета «Русь» (28 марта. № 79), «Биржевые ведомости» (4 апреля. № 8756), журналы «Миссионерское обозрение» и «Неделя», перечислив заодно и его главные задачи.

Когда начались забастовки в Иваново-Вознесенске и других местах, Братство, несмотря на свое малолюдство, направляло туда своих членов с целью сделать забастовку более дружной, дать ей моральное содержание, пробудить дух борьбы не за личное улучшение жизни, а дух мученического подвижничества, дух борьбы за имя Христово. В.П. Свенцицкий и В.Ф. Эрн издают журнал «Свобода и религия» (1906), принимают участие в издании журналов «Вопросы религии» (1906), «Живая жизнь» (1906–1908), «Религия и жизнь» (1908), еженедельника «Век» (1906–1907).

Но очень скоро Братство исчезает из политической жизни: в 1908 году, после скандала, связанного с исключением В.П. Свенцицкого из Московского религиозно-философского общества за неблаговидные поступки, оно прекращает свою деятельность. Согласно запискам Московского охранного отделения, «в 1907 году Свенцицкий оказался совершенно дискредитированным в глазах названного общества, так как выяснилось, что, с одной стороны, совершена им растрата общественных денег, а с другой стороны – открылись любовные похождения его, несоответствующие роли проповедника…» [9, с. 269]. Так что попытка воплотить в жизнь идеи истинного христианства посредством революционной ситуации оказалась полностью дискредитированной.

Уже в 1905 году Булгаков начинает освобождаться от чар революционного вдохновения. Он вспоминал свой «символический жест»: «18 октября 1905 г. в Киеве я вышел из Политехникума с толпой студентов праздновать торжество свободы, имея в петлице красную тряпицу, как и многие, но, увидев и почувствовав происходящее, я бросил ее в отхожее место» [10, с. 29].

В толпе Булгаков почувствовал дух антихриста: «На площади я почувствовал совершенно явственно влияние антихристова духа: речи ораторов, революционная наглость, которая бросилась прежде всего срывать гербы и флаги, – словом, что-то чужое, холодное и смертоносное так оледенило мне сердце, что придя домой, я бросил свою красную розетку в ватерклозет» [10, с. 49]. Однако в 1906 году он еще пишет о деспотизме самодержавия. При этом в письме к А.С. Глинке-Волжскому от 17 мая 1906 года неудовлетворенный итогами 1905 года Булгаков возлагал надежду на будущую «настоящую революцию»: «Кажется, будет революция у нас настоящая!» [11, с. 99].

Выйдя из 2-й государственной Думы в 1907 году Булгаков «не любит Царя», но летом 1909 года на набережной Ялты, увидев Николая II, становится «царистом»: «Я почувствовал, что и Царь несёт свою власть, как крест Христов, и что повиновение Ему тоже может быть крестом Христовым во имя Его. В душе моей, как яркая звезда, загорелась идея священной царской власти. <…>

Религиозная идея демократии была обличена и низвергнута во имя теократии в образе царской власти» [12, с. 53]. Он приходит к «идее священной власти», которая имеет «характер политического апокалипсиса, запредельного, метаисторического явления Царствия Христова на земле».

Тем временем наблюдателями событий последних лет подводились итоги, осмыслялась сущность революции. В статье «К психологии революции»(1) Бердяев предложил смотреть на революцию в религиозном контексте. Революционные моменты являются неизбежными в истории человечества, оно не может «расти безболезненно», так как «зачато в грехе».

 1 Напечатано в «Русской мысли» в июле 1908 года, написано годом ранее. Публикация в «Русской мысли» сопровождалась статьей А.А. Кизеветтера «Post scriptum к статье Н.А. Бердяева». А Андрей Белый ответил Бердяеву статьей «Каменная исповедь. По поводу статьи Н.А. Бердяева «К психологии революции»».

Революции являются, таким образом, как бы Божьей карой за историческое богоотступничество, за грехи прошлого, и об этом «происхождение революции из зла прошлого», ее «зарождение в гнили былого» всегда следует помнить. Революция ничего не творит, не создает ни духовной, ни материальной культуры, она только сбрасывает покров лжи с бытия, обнаруживая реальную ценность вещей, и в этом весь смысл исторического развития. Но из подобной миссии революции следует, что невозможно превратить ее в кумир для поклонения.

П.Б. Струве в статье «Интеллигенция и революция» (1909) отметил смену субъекта радикальных преобразований, появление на исторической сцене вместо казачества – интеллигенции. После того как казачество в роли революционного фактора сходит на нет (последней попыткой казачества поднять и повести против государства народные низы была «пугачевщина»), в русской жизни зреет новый элемент – интеллигенция, которая при всей непохожести на казачество в социальном и бытовом отношении, в политическом смысле приходит ему на смену, становясь его историческим преемником [13].

Героями той поры объявляются представители так называемой революционной интеллигенции. О ее качествах можно судить, например, по характеристике Горького, данной вождю Октябрьской революции – Ленину. «Человек изумительно сильной воли, Ленин в высшей степени обладал качествами, свойственными лучшей революционной интеллигенции, – самоограничением, часто восходящим до самоистязания, самоуродования, до рахметовских гвоздей, отрицания искусства…» [14, с. 92].

Ряды революционеров непрерывно пополнялись представителями интеллигенции. Один из них – А.А. Блок, в статье «Интеллигенция и Революция», опубликованной в январе 1918 года в «Знамени труда», признавшись, что испытывал «чувство болезни и тоски в годы 1909–1916», теперь, когда европейский воздух изменен русской революцией, призывает всех соратников вспомнить о главном деле художника, его обязанности – «видеть то, что задумано». Что же задумано? Все переделать! Устроить так, чтобы все стало новым, то есть участвовать в революции, которая сродни природе.

Проявили желание вовлечь в свою практику достижения революции и представители такого направления мысли, как теософия, в частности, Анна Каменская. В мае 1916 года она получила приглашение посетить теософскую штаб-квартиру в Адьяре. Оказавшись там, она сообщала своим последователям, что индусы, беседовавшие с ней, «радостно волновались по поводу первых шагов революции в России и говорили: «Как нам близко все это и понятно! Как много общего между нами и Россией! Ведь Индия и Россия жаждут одного и того же: Бога и Правды Его»… (Брахмы и Закона Его)» [15, с. 8–12; цит. по: 16, с. 490].

В другом послании из Индии Анна Каменская отмечала, что в «великом перевороте в России» 1917 года она видит огромные возможности для теософии: поскольку освобожденная от самодержавия Россия займет заслуженное место среди просвещенных народов и начнет играть великую роль в мировой истории, выражая особое «русское слово» в вопросах преобразования общественных, человеческих и международных отношений, то политические и социальные вопросы выйдут на первый план, и теософы «будут участвовать в этой работе» [17].

Ей вторила и Елена Писарева, полагавшая, что свершившееся в феврале событие имеет значение не только мировое, но и космическое: великая русская революция – пролог к новой эре, к переходу человеческого сознания на новую ступень, «начинается новый прилив, семена новой культуры, наконец, дают побеги той новой культуры, в которой славянам предназначено стать будущей Шестой Расой», и Россия творит новые пути и не повторяет ошибки Запада, который концентрирует все свои силы на создании внешнего человека и совершенно забывает о воспитании внутреннего человека [18].

В 1917 году Российское теософское общество под девизом «Свободная Родина нуждается в свободных сынах» инициировало движение «Союз воспитания свободного человека», задачей которого было объединение «всех признающих, что свобода и счастье народа зависит от внутренней культуры составляющих его людей», а также выработка методов создания этой культуры [19]. Районные комитеты Союза находились в Петрограде, Москве и Калуге. Однако и этому течению мысли не удалось использовать достижения Февраля на свой лад и манер, и революционеры, осуществившие Октябрьский переворот, предпочитали иной тип субъектов преобразования действительности.

«Наша революция не может пройти бесследно ни для одной страны, – возвещал Валериан Муравьев… – Русский революционный мессианизм должен провозгласить Великую мечту – Религиозную Политику» [20, с. 18]. В России «зажегся великий свет», и на нее теперь смотрят с надеждой славянские народы и народы Востока, поскольку именно здесь «…встает образ новой Византии, Четвертого Рима. Стены его спаяны не кровью и железом, а свободной волей народов» [21, с. 8–11]. И, задав такой ракурс восприятия революции, он вскоре попытается использовать советскую власть для реализация проекта «Общего дела» Н.Ф. Федорова, в основе которого всеобщее воскрешение.

От Бакунина к Блоку: революция как искушение

Подводя итоги краткому обозрению типов интеллигенции, можно отметить, что многие из них примкнули к революции из прагматических соображений. Как правило, здесь не было материальных соображений, желания экономических выгод и прочих реальных и символических капиталов. В основном желания были возвышенные, обусловленные теоретическими построениями и сопутствующими мировоззрениями.

У них имелись свои «проекты» (философские, религиозные и т.п.), и им хотелось воспользоваться силами революции, ее мощью, оставляя при этом в стороне от себя все те цели и задачи, которыми в реальности руководствовались лидеры партии, партийные функционеры, игнорируя установки ортодоксальных идеологов и политических кумиров.

Однако рано или поздно эти «расхождения в намерениях» обнаруживались, и примкнувшие к революции (как правило, еще на стадии ее подготовки) интеллектуалы бесцеремонно вытеснялись на периферию общественной жизни, а то и просто уничтожались как неподдающиеся исправлению инакомыслящие. Тем не менее именно они, интеллектуалы, активно содействовали наступлению революции, показав себя мастерами по изготовлению интеллектуальных инструментов разрушения настоящего и изобретателями способов конструирования будущего. Только в наступившем настоящем, воплощались не их проекты, не их образы будущего.

Таков урок революции: готовят ее, среди прочих, и интеллектуалы, но не они ею управляют, не их проекты она осуществляет и, более того, она реализует те реалии, против которых они выступали. Так что будучи в первых рядах поддерживающих революцию, они первыми становятся для победителей контрреволюционерами, со всеми вытекающими последствиями.

 

Ванчугов Василий Викторович,

доктор философских наук, профессор кафедры истории русской философии философского факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова, заместитель главного редактора портала «Русская idea».

Литература
1. Никитенко А.В. Записки и дневник: в 3 т. М. : Захаров, 2005. Т. 1.
2. Тютчев Ф.И. Полн. собр. соч. и писем: в 6 т. / сост., пер., подг. текста, коммент. Б.Н. Тарасова. М. : Издательский центр «Классика», 2003. Т. 3. Публицистические произведения.
3. Нечаев С.Г. «Катехизис революционера» : Революционный радикализм в России: век девятнадцатый. Документальная публикация / под. ред. Е.Л. Рудницкой. М. : Археографический центр, 1997.
4. Аксаков И.С. Федор Иванович Тютчев : Биографический очерк (1886) [Электронный ресурс] / И.С. Аксаков // Режим доступа: http://az.lib. ru/a/aksakow_i_s/text_0050.shtml
5. Амфитеатров А.В. Вредная раса : (Борьба с династиями) : Публичная лекция 15-го ноября 1905 г. в Париже, прочитанная в пользу революционных организаций вооруженной самозащиты против
«черных сотен». Женева : Издание автора, 1905.
6. Алексеев Н.Н. В бурные годы // Новый журнал. Нью- Йорк, 1958. № 54.
7. Карташев А.В. Мои ранние встречи с о. Сергием // Православная мысль. Париж, 1951. Вып. 8.
8. Булгаков С.Н. Письма из России. II. Самодержавие и Православие / С.Н. Булгаков // Труды по социологии и теологии. М., 1997. Т. 2.
9. Колеров М.А. «Не мир, но меч» : Русская религиозно-философская печать от «Проблем идеализма» до «Вех». 1902–1909. СПб., 1996.
•10. Булгаков С.Н. Автобиографические заметки. Дневники. Статьи. Орел, 1998.
11. Взыскующие града / публ. В.И. Кейдана. М., 1997.
12. Булгаков С.Н. Тихие думы. Из статей 1911–1915 гг. М., 1996.
13. Струве П.Б. Интеллигенция и революция // Вехи : Сборник статей о русской интеллигенции М. : Правда, 1991.
14. Горький М. В.И. Ленин. М., 1970.
15. На сторожевом посту // Вестник теософии. Пг., 1917. № 10–12.
16. Русско-индийские отношения в 1900–1917 гг. : Сборник архивных документов и материалов. М. : Восточная литература, 1999.
17. Известия Российского теософического общества. 1917. № 2.
18. Вестник теософии. 1917. № 3/5.
19. Писарева Е.Ф., Каменская А.А. Задачи Союза воспитания свободного человека. Пг., 1918.
20. Муравьев В. Русский революционный мессианизм // Русская свобода. 1917. № 1.
21. Муравьев В. Рим четвертый // Русская свобода. 1917. 26 апреля. № 2.