Редактор «Русской мысли» Петр Бернгардович Струве (1870–1944) и редактор «Киевлянина» Василий Витальевич Шульгин (1878–1976) – знаковые фигуры для политической истории России начала XX века в целом и истории российских революций в частности. Об их личных взаимоотношениях известно не так много, но очевидно, что с середины 1910-х годов они были единомышленниками и партнерами в целом ряде политических проектов. Сложно сказать, можно ли назвать их близкими друзьями, но несомненно, что двух политиков связывало глубокое взаимное уважение.

Весьма интересна и причудлива эволюция их взглядов: Струве двигался слева направо, Шульгин справа налево, а эпоха революции 1917 года и Гражданской войны стала тем самым периодом, когда их идеологические «траектории» сошлись в одной точке.

Первое знакомство Струве и Шульгина произошло, вероятно, в 1907 году, во время работы Государственной думы второго созыва. Струве, к тому времени уже один из известнейших политиков России, представлял Санкт-Петербург, а киевлянин Шульгин, о котором тогда еще никто не знал, был избран от Волынской губернии. Когда на первом заседании депутат П.Н. Крупенский провозгласил здравицу императору, произошло, по воспоминаниям Шульгина, следующее: «Вместе с Крупенским встало примерно 100 человек, то есть правые, умеренные националисты и октябристы, и поддержали Крупенского криками “ура!”. Остальные депутаты, примерно 400 человек, остались сидеть, желая этим выразить неуважение к короне.

Но из этих четырехсот вскочил один. Он был высокий, рыжий, еще не старый, но согбенный, с большой бородой. Он встал, но на него зашикали соседи: “Садитесь, садитесь!” Рыжий человек сел, но вскочил опять, очевидно возмутившись. И опять сел, и опять встал. Как потом оказалось, это был профессор университета, впоследствии академик Петр Бернгардович Струве. <…> Как человек широко образованный, он, конечно, знал, что на приветствие монарха конституционалисты встают и отвечают приветствием же» [1, с. 72]. Уже тогда поведение Струве произвело на Шульгина впечатление, хотя в то время они находились во враждебных политических лагерях: первый в либеральном, второй в черносотенном.

Со временем их позиции сближались: Струве постепенно правел, Шульгин левел. Способствовали сближению и позиция Шульгина по делу Бейлиса, и взгляды Струве на украинский вопрос. Летом 1915 года Струве вышел из ЦК кадетской партии, разойдясь с другими его членами как раз по украинскому вопросу: в отличие от других либералов, он был жестким критиком «украинства». Некоторое время спустя Шульгин покинул фракцию националистов и вместе с рядом соратников создал фракцию прогрессивных русских националистов.

Именно на 1915–1916 годы, по всей видимости, и приходится их сближение не только в идейном смысле, но и в плане личных взаимоотношений. В 1917 году появилось еще одно обстоятельство, укрепившее связь Струве с Киевом и киевскими научными и политическими кругами. 18 февраля 1917 года на юридическом факультете Киевского университета святого Владимира Струве защитил диссертацию на соискание степени доктора политической экономии и статистики – быть может, не без некоторого содействия Шульгина и его окружения (на это косвенно указывает тот факт, что официальным оппонентом Струве на защите был А.Д. Билимович, женатый на сводной сестре Василия Витальевича) [2].

Нет ничего удивительного в том, что Струве, профессор Петроградского политехнического института, решил защищаться в Киевском университете, в котором доминировали консервативные круги. В любом другом университете он мог столкнуться с серьезными проблемами, связанными не с научными вопросами, а с политическими – ведь многие представители академической среды уже давно, со времен «Вех», считали его «предателем идеалов русской интеллигенции», вследствие чего защита магистерской диссертации Струве в Московском университете в 1913 году проходила в весьма скандаль- ной атмосфере [3, с. 208–211].

Вернулся Струве из Киева в Петроград буквально накануне Февральской революции, 26 февраля 1917 года, когда город уже был охвачен беспорядками, взволнованный и полубольной Струве пошел именно к Шульгину и предложил идти к В.А. Маклакову, а затем в Думу. «Мы пошли… Был морозный день, ясный… Ни одного трамвая, – трамваи стали, и ни одного извозчика, – вспоминал Шульгин. – Нам надо было идти пешком к Таврическому дворцу – это верст пять. Петр Бернгардович еле шел, я вел его под руку. <…> Нева была особенно красива в этот день… Мы остановились передохнуть, опершись на парапет Троицкого моста…» [4, с. 98].

Революционные события, произошедшие в следующие дни, оба политика встретили без малейшего восторга. Когда 27 апреля 1917 года Шульгин выступил на объединенном заседании Государственных дум всех четырех созывов с речью, в которой выразил свои опасения по поводу текущей обстановки и раскритиковал агитацию левых партий, Струве с восторгом приветствовал его. По воспоминаниям Н.Н. Суханова, «особенно неистовствовал “пионер российского марксизма”, бывший социал-демократ, потом радикал, потом националист, потом не знаю кто, но во всяком случае интереснейший тип и писатель – Петр Струве.

Вскочив на ноги, с лицом полным патриотического восторга, обернувшись к Шульгину, уже сошедшему с кафедры, он не хлопал, а как-то особенно шлепал руками, выкрикивая неслышные приветственные слова. Едва наступившая тишина была прервана новым взрывом рукоплесканий; это придало Струве новой энергии, и он зашлепал еще сильнее; но, обернувшись к Шульгину, он не видел, что его аплодисменты были посильным участием в овации по адресу Церетели, который уже стоял на кафедре с готовым ответом Шульгину» [5, с. 348–349].

Вскоре Струве выступил с инициативой создания Лиги русской культуры, целью которой было внедрение в сознание русской интеллигенции чувства общей национальной судьбы; интеллигенция же, в свою очередь, должна была понести в массы патриотические идеи, подобно тому, как в прошлом она сеяла семена анархизма и социализма [3, с. 300–302]. Струве шутил, что Лига русской культуры «есть в иностранных словах выраженное понятие Союза Русского Народа» [6, с. 116].

Шульгин одним из первых поддержал это начинание: «Петр Бернгардович Струве прав: мы должны строить русскую культуру. Мы должны сохранить то, что до сих пор было сделано трудами многих поколений» [7, с. 1; 8, с. 4]. Кроме Струве и Шульгина, в состав Лиги вошли участники сборника «Вехи» (Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, А.С. Изгоев, С.Л. Франк), политики (М.В. Родзянко, Н.В. Савич, В.А. Маклаков, Н.Н. Львов, Е.П. Ковалевский), ученые (А.В. Карташев, С.Ф. Платонов, С.Ф. Ольденбург), религиозные деятели (архиепископ Андрей (Ухтомский), протоиерей Ф.Д. Филоненко) и др. Шульгин не только стал одним из учредителей Лиги русской культуры, но и был избран членом ее Временного комитета [9, с. 535, 539].

Кроме того, Шульгин написал несколько статей для издаваемого Струве журнала «Русская свобода» [10, с. 10–13; 11, с. 21–26], а «Киевлянин», в свою очередь, перепечатал ряд ключевых статей Струве [12, с. 1; 13, с. 1]. Видимо, события первой половины 1917 года поспособствовали сближению двух политиков настолько, что Шульгин, уезжая в июле из Петрограда домой в Киев, оставил часть имевшихся у него бумаг (в том числе стенографические отчеты Государственной думы и другие документы) именно у Струве [14, с. 140].

Когда пришло время выборов в Учредительное собрание, Шульгин пригласил Струве баллотироваться в депутаты именно от Киевского округа, войдя в список Внепартийного блока русских избирателей (ВБРИ), созданного на базе «Киевлянина», Киевского клуба прогрессивных русских националистов во главе с А.И. Савенко и ряда более мелких организаций. «Был составлен список кандидатов, который начинался с меня, – вспоминал Шульгин. – Вторым был Петр Бернгардович Струве.

Хотя он никогда не был киевлянином, но по тогдашнему закону о выборах в Учредительное собрание, которое почиталось Всероссийским, могли избираться люди независимо от их места жительства. <…> Что же касается Струве, то бывший соратник Ленина и идеолог марксизма, ученый, разочаровавшийся и в Карле Марксе, и в Ленине, был известной фигурой во всей России» [14, с. 144–145]. В агитационных материалах ВБРИ Струве аттестовался как «академик, доктор политической экономии, редактор журнала “Русская мысль” и еженедельника “Русская свобода”, бывший редактор “Освобождения”, член 2-й Государственной думы. П.Б. Струве имеет всероссийскую известность.

Даже его политические противники, несмотря на все усилия, не могли запятнать его имени, поднявшегося, в конце концов, выше партий и ставшего достоянием общерусской культуры. В лице П.Б. Струве Киевская Русь имеет стойкого защитника против украинского изуверства. Уже несколько лет тому назад П.Б. Струве предчувствовал роковую роль украинства, и именно из-за украинского вопроса в начале текущей войны он вышел из центрального комитета партии народной свободы. События показали, кто оказался прав в этом споре» [15].

Правда, в агитационной кампании в Киеве Струве личного участия не принял; в избирательных записках было указан его петроградский адрес: «Сосновое, Политехнич[еский] Институт, кв. 75» [16], где он в это время и находился. По сути, он просто дал свое имя для усиления позиций блока Шульгина.

Меньшевистская «Киевская мысль», узнав, что Струве вошел в список ВБРИ, дала ему следующую характеристику: «неутомимый ренегат, в свое время перебросившийся от марксистов к кадетам, а ныне изменивший уже и кадетам и попавший в лоно гг. Шульгина и Савенко» [17]. В «Новой раде» появилась посвященная Струве статья лидера украинских социалистов-федералистов С.А. Ефремова: «Пламенный марксист и руководитель первых марксистских органов в России “Новое слово” и “Начало”, редактор закордонного “Освобождения” и издания произведений Драгоманова, партийный кадет, панегирист “Великой России”, автор лозунга борьбы с украинством “без всяких двусмысленностей и поблажек”, приятель галицких москвофилов и, наконец, сотрудник Шульгина и Савенко – таков был тот долгий путь, который за двадцать с чем-то годов прошел г. Струве.

От “Начала” и “Освобождения” – до “Киевлянина”, от Драгоманова – до Савенко, действительно не близко». Ефремов делал вывод, что Струве наконец-то «достукался», но этому можно только радоваться, так как «тайный симбиоз “Русской мысли” и “Киевлянина” закончился официальным браком. Давно пора было это сделать» [18].

Благодаря Струве (а также Н.Н. Львову, бывшему соратнику Петра Бернгардовича по «Союзу освобождения» и кадетской партии, занявшему шестую позицию в списке ВБРИ) Шульгину удалось привлечь на свою сторону часть либерального электората. Были даже курьезы: некоторые киевляне, не разобравшиеся в требованиях закона, пытались одновременно проголосовать и за кадетов, и за список Шульгина и Струве, вкладывая две избирательные записки в конверт [19]. Блок выступил неплохо в Киеве, заняв первое место на гражданских участках (23,51%) и получив особенно много голосов в районах с наиболее образованным населением [20], но полностью провалился в деревне.

В итоге в целом по губернии ВБРИ набрал всего 3,2% голосов и занял четвертое место [21, с. 175]. Таким образом, шансов пройти в Учредительное собрание у Струве не было; даже если бы ВБРИ соединил свой список с кадетами и поляками (такие предложения делались от лица ВБРИ, но на них последовал отказ), ему досталось бы лишь одно проходное место – для № 1, то есть для Шульгина.

Во второй половине октября 1917 года Струве и Шульгин присутствовали на совещании на квартире князя В.М. Волконского в Петрограде, где обсуждался вопрос о создании генералом М.В. Алексеевым будущей Добровольческой армии [22, с. 157–158, 203, 261]. После этого они побывали на Дону, где формировалась армия, но встретиться им в этот раз не довелось. Контакт был потерян на целых полтора года.

Шульгин за это время стал достаточно крупной фигурой на белом Юге России, основал в Екатеринодаре газету «Россия», позднее переименованную в «Великую Россию»; Струве же скрывался в Москве, Петрограде, в сельской местности на севере России и, наконец, ушел в Финляндию, а оттуда перебрался в Париж. Летом 1919 года контакты между Шульгиным и Струве были вновь налажены. В августе Шульгин и Н.Н. Львов пригласили Струве стать редактором «Великой России» [23, с. 13], к этому времени переведенной из Екатеринодара в Ростов-на-Дону.

Струве прибыл в Ростов 17 (30) сентября [24], но Василия Витальевича, уехавшего в только что освобожденный Киев, уже не застал. С первой половины октября 1919 года Петр Бернгардович, как и было запланировано, стал главным редактором и председателем редакционного комитета «Великой России» [25, ф. Р-5881, оп. 2, д. 449, л. 76]. На страницах этой газеты он поддерживал режим военной диктатуры, призывал к всемерному содействию армии, выступал за наведение порядка в тылу: «Скажем прямо: если нам нужно выбирать между безвластием, хотя бы самым благонамеренным и самым благожелательным, и некоторыми эксцессами твердой власти, мы, не обинуясь, выберем второе» [26].

Одним из наиболее характерных выступлений этого периода стала статья «Национализм». «Суть и клеймо русской революции состоит в ее антинациональном характере, в том, что по своим устремлениям она разрушала Россию, в том, что она была государственным самоубийством великого государственного народа, – писал Струве. – Являясь отступничеством от всего того, что было в русской истории подлинно сильного и творческого, революция привела к разрушению всех государственных скреп и к распаду государства».

Эта природа революции, по его мнению, указывает и на путь спасения, каковым может быть только национально-государственное начало, открытое исповедание национальной веры. Струве отмечал вину интеллигенции, которая со второй половины XIX века подавляла в себе национальный инстинкт и гасила национальную идею. Проделав это над собой, интеллигенция «антинациональным ядом отравила народ, и в развитии по всему народному организму этой отравы и состояла русская революция». Поэтому для ликвидации последствий революции нужна именно всесторонняя – «духовно-религиозная, светско-культурная, экономическая и политическая» – организация национальных сил: «Мы полагаем, что сейчас в России нужна только одна большая партия, партия национальная, или, попросту, русская».

В итоге национализм, покорив интеллигенцию и проникнув в народные массы, «будет тем духовным мечом, который, вслед за доблестной армией, вновь отвоюет для русского народа достояние его предков, безрассудно растраченное в антинациональном угаре» [27]. Статья эта была перепечатана и другими «шульгинскими» газетами, в частности одесской «Единой Русью» [28].

Так как Шульгин все это время находился у себя в Киеве, фактическим руководителем «шульгинской» группы в «столице» белого Юга стал именно Струве. Впрочем, группа эта, концентрировавшаяся вокруг «Великой России», была весьма аморфной и не имела какой-то четкой организационной структуры. «Киевская жизнь» характеризовала ее следующим образом: «Эта группа не имеет пока никакого официального названия, и состав ее членов очень разнороден.

В нее входит и бывший националист В.В. Шульгин, и бывший мирнообновленец князь Г.Н. Трубецкой, и бывший член Госуд[арственной] думы Н.Н. Львов, одно время лидер думской фракции мирнообновленцев, а затем левый октябрист, и, наконец, П.Б. Струве, когда-то ярый с[оциал]-д[емократ], автор первого манифеста российской с[оциал]-д[емократической] рабочей партии, а затем кадет. Эта группа играет чрезвычайно важную роль в направлении деятельности Особого совещания.

Хотя она не имеет большинства в Особом совещании (большинство это принадлежит скорее к[онституционным] д[емократам]), но с нею весьма считаются и при разного рода назначениях проходят сплошь и рядом ее кандидаты. В области внешней политики эта группа стоит за соглашение с союзниками, а в области внутренней политики она является сторонницей сильной власти, аграрной реформы по образцу столыпинской и т.д. Большинство ее членов, если не все, по своим убеждениям – монархисты. Будучи противниками созыва Учредительного собрания, большинство ее членов, однако, считают, что вопрос этот должен быть разрешен носителем высшей военной власти, в зависимости от условий политического момента и от международной обстановки» [29].

Новые взгляды Струве – теперь воспринимавшегося «общественностью» уже не как марксист и либерал, а как русский националист и консерватор – подвергались жест- кой критике со стороны его бывших соратников по «прогрессивному» лагерю. Ростовская левая газета «Парус» даже посвятила Струве ироничное стихотворение «Политический Дон-Жуан»:

Да помилует кротость Господня Академика Струве Петра.
Он обычно не помнит сегодня, Что писал и творил он вчера.

С каждой партией, с каждой программой Он имел мимолетный роман…
Так любою мадридскою дамой Увлекался на миг Дон-Жуан.

Дон-Жуан беззаветно и щедро Расточал свои ласки, любя.
Точно также и Струве Дон-Педро, Увлекаясь, не помнил себя.

Он марксистским служил идеалам Но потом им служить перестал.
Он неистовым был радикалом, Издавая подпольный журнал.

Он недавно бурлил, как Везувий. Охладел он с течением лет.
И тогда уважаемый Струве
Стал известен, как правый кадет.
Беспокойной и вольной стихии Кто укажет предел и закон?
Он дошел до «Великой России» И сейчас в диктатуру влюблен.

Я уверен в одном: диктатура – Не последний у Струве роман… Инезилья, Инесса, Лаура,
Всех вас пылко любил Дон-Жуан [30].

В докладе начальника Информационной части Отдела пропаганды Особого совещания при Главнокомандующем Вооруженными силами Юга России сообщалось, что Струве и Н.Н. Львов разрабатывали устав новой партии, возникающей около Совета государственного объединения России (СГОР), и при этом вели предварительные переговоры о создании Русского национального блока, в который должен был войти и Шульгин [31].

Правда, похоже, Шульгин, находившийся в Киеве, ничего об этих переговорах не знал, но он также положительно оценивал возможность создания «национально-прогрессивной» партии, куда, по его мнению, должны войти: 1) «Кривошеинская» группа (имеется в виду экс-министр и один из лидеров СГОР А.В. Кривошеин и его сторонники), 2) те, кто с 1915 года носили название «прогрессивных русских националистов» (то есть собственно Шульгин и
«киевлянинцы»), 3) октябристы всех оттенков, 4) правый фланг кадетов [32].

Так что вероятность создания новой партии или широкой коалиции со Струве и Шульгиным в качестве лидеров была весьма значительной. Но этому процессу помешало крушение фронта и начавшееся отступление белых армий. Струве не без труда выбрался из Ростова, к которому приближались большевики. Почти все сотрудники «Великой России» к двадцатым числам декабря 1919 года уже эвакуировались из Ростова, но Струве и его коллега В.М. Левитский решили оставаться до самого конца. 26 декабря, в день падения города, они вынуждены были пешком пробиваться к вокзалу и выехали из Ростова в самый последний момент (Струве нашел пристанище в вагоне у генерала Н.М. Тихменева) [25, ф. Р-5881, оп. 2, д. 449, л. 96–97].

Шульгин и Струве, тесно сотрудничавшие, но при этом не видевшиеся на протяжении почти трех лет, вновь встретились летом 1920 году в Крыму в приемной П.Н. Врангеля [33, с. 203]. К этому времени Струве стал начальником Управления иностранных сношений в правительстве Юга России. Он помог возобновить издание «Великой России» в Севастополе, но сам, в силу официального статуса, в ней сотрудничать уже не мог [25, ф. Р-5881, оп. 2, д. 449, л. 106–107]. Из-за новой врангелевской политики в национальных вопросах, в частности в украинском, Шульгин остался в стороне от политической деятельности, Струве же был вынужден следовать курсу начальства. Сотрудничество их продолжилось уже после эвакуации из Крыма.

В январе 1921 года Шульгин присутствовал на совещании в посольстве России в Константинополе, собранном Струве в связи с возобновлением издания журнала «Русская мысль» [34, с. 2]. Именно в этом возрожденном журнале впервые были напечатаны самые известные книги Шульгина – «1920 год» и «Дни».

Видный деятель еврейского движения М.М. Винавер, возмущенный словами Струве о книге «Дни» как о «первостепенном человеческом и историческом документе», писал Петру Бернгардовичу: «Еще недавно, год с лишним тому назад, в эпоху, когда Вы собирались делать “левую политику”, я в беседе с Вами указал Вам, что в еврейских кругах доверие к Вам подрывается именно близостью Вашею с Шульгиным. Вы на это ответили: – Если бы Вы знали, как я его удерживаю, как убеждаю… Теперь можете не убеждать. Вам убеждать его не в чем, как, впрочем, не в чем было, вероятно, убеждать уже и год тому назад.

Маски сброшены. <…> Прозреют многие» [35]

Весной 1925 года Струве пригласил Шульгина сотрудничать в редактируемой им газете – парижском «Возрождении» [36]. «Давно мы все мечтали, чтобы Вы вели газету. Наконец, это исполнилось…» [37], – писал Шульгин в ответном послании. В «Возрождение» Василий Витальевич пришел на один, а вместе со всей своей «киевлянинской» командой (Е.Г. Шульгина, В.А. Лазаревский, В.М. Левитский, А.Д. Билимович и др.).

Когда Струве отказался напечатать одну из статей Шульгина, то, прося не обижаться, объяснил свою позицию так: «Практически и принципиально мы будем всё Ваше печатать, ибо мы считаем Вас своим. Но именно поэтому мы за Вас (и Вы за нас) ответственны» [38]. Шульгин в ответ писал, что нисколько не обижен, наоборот, жаждет руководства: «Обстоятельства складываются так, что в отношении нашей публицистической армии Вы естественно выдвинулись на командующий пост…» [39].

Получилось так, что, по сути, в эмиграции Струве и Шульгин поменялись ролями. Если в 1917–1919 годах Петр Бернгардович воспринимался как член «группы Шульгина», то теперь он вышел на первые роли, а Василий Витальевич оказался в роли его «последователя». Когда Струве провозгласил идеи «либерального консерватизма», Шульгин отозвался статьей «Вперед на легком тормозе», опубликованной в софийской газете «Русь».

Он писал, что от «либерального консерватизма» Струве повеяло чем-то исключительно близким и родным, «ведь это то, что более полувека твердил “Киевлянин”, хотя и выражалось это мировоззрение несколько иными словами» [40]. В ответ в «Возрождении» появилась заметка о том, что «В.В. Шульгин присоединяется к нашей позиции» [41]. Полностью приняв лозунг Струве «Отечество и собственность», Шульгин предлагал добавить еще и «дисциплину» [42].

Струве знал о связях Шульгина с «Трестом», но до конца не был уверен в подлинности этой «антисоветской» организации [43, с. 80–81]. Весьма показательно, что уже после разоблачения «Треста» в письме к А.П. Кутепову Струве написал, что «влиять на Шульгина очень трудно – можно лишь стремиться к тому, чтобы его образ действий приносил возможно меньше вреда» [43, с. 258–259].

Из-за конфликта с издателем «Возрождения» А.О. Гукасовым в августе 1927 года Струве был вынужден покинуть «Возрождение». Шульгин, несмотря на то, что считал обе стороны виновными в произошедшем [44, с. 315–319], ушел из «Возрождения» вслед за Струве [45]. В феврале 1928 года он писал сотруднику «Возрождения» Н.Н. Чебышеву, обсуждая возможность своего возвращения: «Я охотно вернусь в “Возрождение” вместе со Струве, ибо это будет обозначать конец распри. Если же я вернусь без него, это будет обозначать усиление раздора и новый фазис войны» [46].

Шульгин в «Возрождение» так и не вернулся, продолжив сотрудничество в новых проектах Струве – сначала в газете «Россия», а затем в газете «Россия и славянство». Интересно, что в архиве парижской «России» сохранилась ненапечатанная статья Шульгина «Справка», в которой он напоминал о своей екатеринодарской «России» образца 1918 года [47, с. 349–350]. Быть может, Струве не напечатал эту статью, вполне невинную по содержанию, потому что усмотрел в ней попытку Шульгина напомнить о себе как о родоначальнике белой прессы, отодвинув самого Петра Бернгардовича на второй план?

В марте 1936 года на собрании памяти А.И. Гучкова, организованном Союзом русских писателей и журналистов в Югославии, состоялся горячий обмен мнениями между Шульгиным и Струве о событиях 1917 года и ответственности за революцию русской интеллигенции, причем первый скорее защищал «февралистов» (как потом выяснилось, он не хотел, чтобы его слова оказались в печати [48]), а второй выступал их жестким критиком с консервативных позиций.

В начале собрания Шульгин выступил с речью, в которой отметил «великий патриотизм» А.И. Гучкова и любовь его к русской армии. В ответ Струве «с необычайной страстностью» говорил о том, что «пора понять, что русская революция вовсе не была неизбежной; пора, наконец, откровенно сознаться, что произошла она только благодаря роковой ошибке интеллигенции, благодаря ее перепугу перед созданным ею же призраком Распутина, на самом деле вовсе не таким страшным; благодаря глупым ее легендам о Государе и Государыне.

С революцией невозможно было заключать никаких компромиссов <…>. Трагедия Гучкова в том, что он всё же сделал роковую ошибку, подобно всей интеллигенции, вплоть до Шульгина и Пуришкевича, не понимавшей, откуда грозит опасность. Надо было бить по революции и, в случае необходимости, не пощадить и самое Временное правительство. К сожалению, слишком немногие понимали это». Шульгин с не меньшей страстностью ответил, что «Струве напрасно винит всю интеллигенцию.

В 1905 г. именно интеллигенция, та часть ее, к которой принадлежал Шульгин, раздавила революцию, построенную на пораженчестве. Но в 1917 г. условия совершенно изменились, пораженчества не существовало, и вся страна жаждала одного – победы. Но правительство не могло организовать ее, так как в течение 25 лет, со смерти императора Александра III, Россия не имела царя.

Усталость верхов от власти была так велика, что во время войны совершается совершенно ненужный акт созыва Государственной думы, и этим актом бессилия и кладется начало революции. Нельзя винить за такую усталость династию. Триста лет стояла она на страже России. Но роковым образом именно в годы войны с одной стороны оказались смертельно уставшие, а с другой – сумасшедшие от сплошных неудач, требовавшие победы. И из-за преданности к монархии и Шульгин, и Гучков вынуждены были говорить об отречении с Императором, которого он, Шульгин, бес- конечно любил, как человека, но видеть в нем Царя – не мог».

Струве заметил на это, что как бы ни была плоха власть, ее нельзя было колебать во время войны: «Вернувшись в разгар войны в Петербург из Франции, охваченной небывалым подъемом, я был потрясен настроениями русской интеллигенции, безответственной критикой, разлившейся по всем площадям и улицам. Характерно, что когда я поместил в газетах статью об уничтожении льготы по образованию – я был буквально залит анонимами самого гнусного содержания.

Если интеллигенция ждала побед – она не должна была так легко забывать, что самые небывалые победы за все время великой войны выпали на долю русского оружия. Если же интеллигенция была перепугана занятием 20 губерний – то перед ним стоит теперь пример маленькой Сербии, во время войны буквально сметенной с географической карты». В заключение Струве еще раз повторил свой вывод о том, что революция не была неизбежна: «Она совершилась только благодаря роковой ошибке перепуганной интеллигенции, и А.И. Гучков – трагическая жертва истории» [49].

Возможно, именно на этом собрании (а не на лекции в 1934 года, как утверждалось со слов Н.Д. Тальберга) произошла достаточно известная сцена. Струве заявил, что Николая II можно критиковать лишь за то, что он слишком мягко обращался с революционерами, которых следовало бы «безжалостно уничтожить». Шульгин, улыбаясь, спросил, не считает ли Струве, что и его самого следовало уничтожить? «Да! – воскликнул Струве и, встав со своего места, зашагал по зале, тряся седой бородой. – Да, и меня первого! Именно так! Как только какой-нибудь революционер поднимал голову свою – бац! – прикладом по черепу».

Он так разволновался, что председательствующий, опасаясь за его здоровье, закрыл дискуссию [50, с. 11–12; 3, с. 493]. Несмотря на некоторые наметившиеся расхождения в оценке событий революции, Шульгин и Струве и в дальнейшем сохраняли приятельские отношения. Струве был одним из немногих, кому Шульгин в 1940 году показал рукопись своей так и не опубликованной книги «Пять» [22, с. 278].

Последний раз они виделись, скорее всего, в 1940 или 1941 году Шульгин, живя в Сремских Карловцах и не зная, что в 1942 году Струве уехал из Белграда в Париж, считал, что тот уже умер. Сидя во Владимирском централе в начале 1950-х годов, Василий Витальевич не забыл в воспоминаниях сказать несколько слов и о своем старом товарище Петре Бернгардовиче: «Про него сохранился анекдот, что он переезжал из одной столицы Европы в другую по мере того, как прочитывал все книги, существовавшие в данной стране. Так как он помнил все проглоченные книги с совершенной ясностью, то его называли ходячая библиотека. Вот это была голова! Я в сравнении с ним совершенный невежда. Впрочем, я противуположен ему в другом отношении. Он столько читал, что ему совершенно не оставалось времени писать. Когда он, наконец, собрался, то немцы, напав на Белград, арестовали его, как серьезного и открытого противника Хитлера. Правда, они выпустили его через короткое время, но тут пришла ему пора умереть. Жаль. Его мемуары могли бы быть гораздо интереснее и значительнее моих. Зато я, будучи его противуположностью, бросил читать с того времени, как стал все забывать; зато пишу, пишу и пишу!» [51].

П.Б. Струве скончался в Париже в 1944 году. Несмотря на сочувствие антигитлеровской коалиции, бывший «легальный марксист» остался непримиримым противником коммунистического режима. В.В. Шульгин, вывезенный из Югославии в СССР и отсидевший много лет в тюрьме, принял – пусть и не вполне искренне – советскую власть, а в 1961 году был приглашен в качестве гостя на съезд КПСС, съезд той самой партии, одним из основателей которой был не кто иной, как Струве. Так причудливо сложилась судьба двух видных русских политиков и публицистов, оказавшихся в водовороте войн и революций страшного XX века.

Чемакин Антон Александрович, кандидат исторических наук

 

Литература
1. Шульгин В.В. Главы из книги «Годы» // История СССР. 1966. № 6.
2. Б-ий. Защита диссертации проф. П.Б. Струве //Киевлянин. 1917. 18 февраля. № 49. С. 2.
3. Пайпс Р. Струве: правый либерал, 1905–1944. М.: Московская школа политических исследований, 2001. Т. 2. 680 с.
4. Шульгин В.В. Дни. Л. : Рабочее издательство «Прибой», 1925.
5. Суханов Н. Записки о революции. Берлин ; Петербург ; Москва : Издательство З.И. Гржебина, 1922. Книга третья.
6. Франк С.Л. Биография П.Б. Струве. Нью-Йорк :Издательство имени Чехова, 1956.
7. Шульгин В. Культура // Киевлянин. 1917. 3 июня. № 133. С. 1.
8. Струве П. Лига русской культуры. Историческая справка // Россия и славянство. 1934. Июнь. № 233.
9. Жердева Ю.А. «Рожденные» в 1917-м : Общественно-политическое движение «Лига русской культуры» // Проблемы отечественной истории : источники, историография, исследования : Сборник научных статей. СПб. ; Киев ; Минск : Нестор- история, 2008. С. 532–543.
10. Шульгин В. «Пусти, я сам!» // Русская свобода. 1917. № 7. С. 10–13.
11. Шульгин В. Этап // Русская свобода. 1917. № 10–11. С. 21–26.
12. Струве П. Лига русской культуры // Киевлянин. 1917. 3 июня. № 133. С. 1
13. 
Струве П. Иллюзия русских социалистов //Киевлянин. 1917. 16 июня. № 144. С. 1.
14. Шульгин В.В. Тени, которые проходят / сост. Р.Г. Красюков. СПб. : Нестор-История, 2012.
15. Список № 8 Внепартийного блока русских избирателей Киевской губернии [листовка] // Отдел старопечатных и редких изданий Национальной библиотеки Украины имени В.И. Вернадского.
Кл 0587. Л. 1.
16. Кандидатский список в Учредительное собрание № 8 Внепартийного блока русских избирателей // Институт рукописи Национальной библиотеки Украины имени В.И. Вернадского. Ф. XXIV. Д. 2366. Л. 8.
17. Националистические списки // Киевская мысль. 1917. 13 октября. № 247. С. 2.
18. Ефремов С. Достукався // Нова рада. 1917. 19 жовтня. № 166. С. 1.
19. Выборы в Учредит. Собрание в Киеве // Киевская мысль. Вечерний выпуск. 1917. 29 ноября. № 156. С. 3.
20. М-нов С. Итоги выборов в Киеве // Киевские городские известия. 1918. 27 (14) марта. № 7. Стб. 15–16.
21. Всероссийское Учредительное собрание : Энциклопедия / авт.-сост. Л.Г. Протасов. М. : Политическая энциклопедия, 2014. 555 с.
22. Тюремная одиссея Василия Шульгина : Материалы следственного дела и дела заключенного / сост., вступ. ст. В.Г. Макарова, А.В. Репникова, В.С. Христофорова; коммент. В.Г. Макарова, А.В. Репникова. М. : Книжница; Русский путь, 2010. 480 с.

23. Даватц В. Правда о Струве : Опыт одной биографии. Белград : Издание Н.З. Рыбинского, 1934.
24. Приезд П.Б. Струве // Великая Россия. 1919. 17 (30) сентября. № 298. С. 2.
25. Левитский В.М. «Борьба на Юге» : Факты, люди, настроения // Государственный архив Российской Федерации. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 449. Л. 76.
26. Струве П. Устроение тыла // Великая Россия. 1919. 5 (18) октября. № 313. С. 1.
27. Струве П. Национализм // Великая Россия. 1919. 1 (14) ноября. № 335. С. 1.
28. Струве П. Национализм // Единая Русь. 1919. 14 (27) ноября. № 78. С. 1.
29. Современные партийные группировки // Киевская жизнь. 1919. 10 (23) ноября. № 60. С. 1.
30. Д-р Фрикен. Политический Дон-Жуан // Парус. 1919. 22 декабря (1920. 4 января). № 47. С. 1.
31. Сводка № 22 о политических партиях и общественных организациях за период с 22 октября по 31 октября [1919 г.] // Государственный архив Российской Федерации. Ф. Р-446. Оп. 2. Д. 69. Л. 254.
32. Шульгин В. Четыре // Киевлянин. 1919. 12 ноября.
№ 66. С. 1.
33. Шульгин В.В. 1920 год : Очерки. София : Российско-Болгарское книгоиздательство, 1921.
34. Чебышев Н. Из записной книжки : Отрывки. 1921 год // Возрождение. 1936. 28 марта. № 3951.
35. Винавер М. Открытое письмо Петру Бернгардовичу Струве // Государственный архив Российской Федерации. Ф. Р-5974. Оп. 1. Д. 30. Л. 7.
36. Письмо П.Б. Струве В.В. Шульгину от 14 мая 1925 г. // Государственный архив Российской Федерации. Ф. Р-5974. Оп. 1. Д. 189. Л. 4.
37. Письмо В.В. Шульгина П.Б. Струве от 20 мая 1925 г. // Hoover Institution Archives. Gleb Struve Collection. Box 136. Folder 15.
38. Письмо П.Б. Струве В.В. Шульгину от 19 июня 1925 г. // Государственный архив Российской Федерации. Ф. Р-5974. Оп. 1. Д. 189. Л. 8.
39. 
Письмо В.В. Шульгина П.Б. Струве от 30 июня 1925 г. // Hoover Institution Archives. Gleb Struve Collection. Box 136. Folder 15.
40. Шульгин В. «Вперед на легком тормозе» // Русь. 1925. 23 июня. № 664. С. 2.
41. Среди газет и журналов // Возрождение. 1925. 2 июля. № 30. С. 2.
42. Письмо В.В. Шульгина П.Б. Струве от 16 июня 1923 г. // Государственный архив Российской Федерации. Ф. Р-5974. Оп. 1. Д. 75. Л. 2.
43. Флейшман Л.С. В тисках провокации. Операция «Трест» и русская зарубежная печать. М. : Новое литературное обозрение, 2003. 328 c.
44. Спор о России: В.А. Маклаков – В.В. Шульгин. Переписка 1919–1939 гг. / сост., авт. вступ. ст. и примеч. О.В. Будницкий. М. : Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2012. 439 с.
45. Струве П. Письмо в редакцию // Возрождение. 1927. 18 августа. № 807. С. 1.
• Письмо В.В. Шульгина Н.Н. Чебышеву от 14 февраля 1928 г. // Государственный архив Российской Федерации. Ф. Р-5955. Оп. 1. Д. 24. Л. 20.
46. Русская литература в эмиграции : Сборник статей / под ред. Н.П. Полторацкого. Питтсбург : Отдел славянских языков и литератур Питтсбургского университета, 1972. 422 с.
47. Шульгин В. Памяти А.И. Гучкова (Письмо в редакцию) // Возрождение. 1936. 27 марта. № 3950. С. 2.
48. Юров О. Памяти А.И. Гучкова. П.Б. Струве и В.В. Шульгин о вине русской интеллигенции в
1917 году // Возрождение. 1936. 17 марта. № 3940. С. 4.
49. Фомин С.В. Джорданвилльский отшельник // Константин (Зайцев), архимандрит. Чудо русской истории. М. : НТЦ «Форум», 2000. С. 3–28.
50. Шульгин В.В. Мука́ // Российский государственный архив литературы и искусства. Ф. 1337. Оп. 4. Д. 58. Л. 52–53.